I
Было утро, а еще не все туманы покинули земные болота. Еще носились
прохладные морские ветры. А круглое сверкающее солнце уже поднялось на
горизонте и нежно целовало землю, чтобы измучить ее после горячей лаской
полуденного зноя. Пели невиданные птицы, страшные чудовища боролись на
поверхности взволнованного моря. Золотые мухи казались искрами, упавшими с
уже мертвой луны.
И первый человек вышел из пещеры.
Он встал на высоком утесе, где роскошная трава сбилась в причудливые узоры.
И перед ним расстилалось неведомое море. Жадным и любопытным взором смотрел
он на новый доставшийся ему мир, а в голове его еще бродили смутные
воспоминания, знакомые, но полузабытые слова. Он не знал, кто дал ему это
прекрасное сильное тело, кто забросил его в темную пещеру, из которой он
вышел к пределам зеленоватого моря и лоснящихся брызгами черных утесов. Но
он уже чувствовал, как законы нового бытия заставляют трепетать каждый фибр
его тела безумной жаждой движения и слова. И стоял задумчивый и опьяненный.
Запоздавшая дикая кошка кралась между кустов. Пятнистым животом припадала к
мягкой траве. Ее зрачки, круглые и загадочные, остановились на человеке,
чаруя его странною тайной злого. Но она была голодна. Миг - и длинное гибкое
тело мелькнуло в воздухе, в грудь человека впились острые, стальные когти, и
в его лицо заглянула круглая оскаленная морда с фосфорическим блеском глаз.
Простая случайность грозила уничтожить любимейшее творение Бога. Но могучие
инстинкты всколыхнулись в груди человека, и он, не знакомый ни с опасностью,
ни со смертью, радостно бросился навстречу борьбе. Сильными руками оторвал
он разъяренного врага, швырнул его на траву и обоими коленями придавил к
земле это пушистое бьющееся тело. Случайно он нащупал тяжелый камень. И сам
не зная зачем и как, он ударил им по оскаленной морде, еще и еще. Послышался
зловещий хруст и предсмертный хрип, потом все стихло, и борьба и движение.
Изумленно созерцал человек эту перемену. Изумленно смотрел он на неподвижное
тело кошки с раздробленной головой. И не в силах был связать всего
прошедшего.
Острая боль заставила его очнуться. Он был ранен, и частые крупные капли
текли по его изодранной груди. Ноги его подкашивались, и в ушах стоял
странный звон. Внезапно он почувствовал, что уже сидит на мягкой траве, и
что море, скалы и берег двигаются перед ним все быстрее и быстрее. И,
опрокинувшись, он потерял сознание.
Солнце светило так же ярко, но в небе уже начиналось что-то страшное.
Синеватые облака медленно и как-то нехотя проползали на горизонте. Но вот
рванул ветер, и они заметались, словно испуганные птицы. Где-то загрохотало,
и носорог, спокойно дремавший в болоте, приоткрыл свои маленькие глазки и
глубже зарылся в холодный ил. Его беспокоило скопившееся электричество.
Сразу потемнело, и шумные, теплые потоки дождя туманным пологом скрыли
окрестность. Гремело в небе, и глухо рокотало море, вздымая гигантские
черные волны. И при огненных вспышках молний резким контуром вырисовывались
фигуры встревоженных обитателей земли. Там пещерный медведь, бегущий в горы
укрыться от грозы, там лани, прижавшиеся к утесу, а там еще какие-то
неведомые существа, испуганные и трепещущие. Казалось, что весь новый,
недавно родившийся мир был осужден к погибели. Но кто-то великий сказал свое
запрещение. Он наложил руку на тучи, и они пролили вместо вихрей и мрака
нежные слезы раскаяния. И теплая влага омыла воспаленные раны на груди
лежащего человека. Девственно здоровые силы тела довершили остальное. И
мало-помалу его беспамятство перешло в легкий освежительный сон. И опять
безумная жажда жизни огнем прошла в его жилах, и он открыл глаза, такой же
могучий, такой же радостный и готовый на все.
Буря кончилась. Последние облака темной угрозой столпились на востоке, а на
западе опускалось уже бессильное солнце и задумчиво улыбалось, как будто
жалея, что ему не удалось вдоволь наиграться с землею.
Человек стремительно поднялся. Он чувствовал себя внезапно созревшим. Он
знал борьбу, знал страдание и видел смерть. Но тем глубже, тем прекраснее
показался ему мир.
Опьяненный самим собой, своей красотой и мощью, он начал пляску, первую
Божественную пляску, естественное выражение чувства жизни. Закружился и
запрыгал, и каждый новый прыжок новой радостью плескал в его широко
раскрывшееся сердце.
Из-под ног его вырвался тяжелый камень и с грохотом покатился в пропасть;
долго соскакивал с камня на камень, ломал кусты и, с силой ударившись,
разбился на дне. "Тремограст", - повторило далекое эхо. Человек внимательно
прислушался и, казалось, что-то соображал. Медленно прошептал он:
"Тремограст". Потом весело засмеялся, ударил себя в грудь и уже громко и
утвердительно крикнул: "Тремограст", и эхо ответило ему.
Он был в восторге, найдя себе имя, такое звучное и напоминающее паденье
камня. Полный благодарности, он решил тотчас же идти искать того, кто первый
за скалами громко произнес это слово. Но взошла луна, холодная и печальная,
как женщина, послышались ночные шорохи, и человеку сделалось страшно. На
него надвигалось что-то гибкое и неведомое, против чего не властны ни его
могучие руки, ни красивое, гордое слово "Тремограст", и, как ящерица,
забившись среди камней, он начал терпеливо ждать, когда удалится эта новая
опасность.
II
Пришел день, а за ним еще многие другие. И не было конца ликованию и
восторгу. Все удавалось счастливому первенцу Бога. Мысли, как звезды,
рождались в его голове, руки были искусны, и природа с любовью подчинялась
его желаниям.
Из мраморных глыб он сложил себе обширную пещеру и украсил ее царственными
шкурами убитых им львов и пантер. Из гибкого тиса сделал лук и перетянул его
сплетенными жилами гигантского буйвола. Перьями изумрудных птиц окрылил он
легкие стрелы и смеялся от радости, когда они пели, вонзаясь в голубой
воздух. С этим луком и стрелами он охотился в прохладных равнинах за
быстрыми ланями, в угрюмых скалистых ущельях боролся со свирепыми медведями
и в топких, заросших тростником болотах поражал гиппопотамов, которые только
ночью выходят из липкой и глубокой тины.
И жемчужными вечерами, когда выплывали на берег гордые морские кони, и их
ржанье, как божественный хохот, прокатывался по водной пустыне, он
подкрадывался к ним, веселый и жестокий, проползая под низко-склоненными
ветвями и вдыхая пряный запах окропленной росою травы. Золотой, звенящей
осой пролетала стрела и вонзилась в круто-согнутую шею или в лоснящийся круп
одного из красивых животных. Диким ужасом схваченные, мчались остальные, а
товарищ их бился, с глазами полными муки, и под ним на вечернем песке
расплывались алые пятна крови. И к нему гигантскими прыжками уже стремился
беспощадный Тремограст, чтобы насладиться предсмертной дрожью поверженного
врага, смехом встретить его последний стон и, содрав атласисто-белую шкуру,
украсить ею свое мраморное жилище.
И после, ночью, так сладок бывал отдых победителя.
Дни проходили, и Тремограст забыл свои смутные воспоминания и странное
чувство какой-то потери, которое томило его в первый день творения.
Он полюбил мир земли, его пьянящие запахи, смеющиеся гулы и
изменчиво-влажные краски. Ему нравилось подолгу лежать ничком, прижимая к
лицу благоухающие, сочные розы. Он думал, что тогда земля яснее и свободнее
рассказывает свои светлые тайны. И он поднимался с сознанием, что он любим.
С одинаковым упоением он убивал животных и целовал нежные белые лилии. Он
радовался и тому и другому. Потому что он не знал еще сладострастья
сопоставлений.
Он любил уходить далеко от своей пещеры и встречать все новые, увлекательные
неожиданности, от которых бьется сердце и блещут глаза.
Он проникал в пещеры, где в подземных озерах живут страшные, безглазые рыбы,
и взбирался на вершины гор, с которых видно полмира.
Он всему дал имена, имена ароматные, звучные и красочные, как сами предметы.
Одного только боялся он - луны.
Когда всходила она, та, которой он не смел назвать имя, он чувствовал, как
томление, доходящее до ужаса, мучительная грусть и еще что-то кольцом
охватывает его сердце, и ему хотелось острым камнем разодрать себе грудь,
броситься с утеса в море, сделать что-нибудь ужасное и непоправимое, только
бы уйти от этого взгляда, печально вопрошающего о том, на что нет ответа.
Он пробовал бороться с этой тяжелой чарой. Кричал бранные слова, резким
диссонансом звучавшие в задумчивой тишине, и пускал в светлый диск свои
длинные меткие стрелы. Но напрасно! Стрелы падали обратно, равно как и
слова, отраженные эхом. И эта неуязвимость и безгневность печального врага
доводили его почти до безумья!
Вскоре он перестал бороться, хотя и сознавал, что еще не раз во времени
встретятся их взоры, перекрестятся их пути и одному из них придется
уступить.
По ночам он зажигал в своей пещере веселые костры, которые грели и манили
своей легко постижимой тайной.
А утром поднималось солнце, ветры начинали петь в ущельях, и зеленое море,
просыпаясь, шевелило свои мягкие бархатные волны.
Солнце, ветер и море он любил.
Так проходили дни за днями.
III
Далеко в море, у которого жил Тремограст, возвышался маленький остров,
видный только в очень ясные солнечные дни.
Тогда тонкими линиями вырисовывалась его легкая масса, и над ней извивался,
словно дымок, розоватый туман. И изредка оттуда прилетали особенно красивые
птицы.
Этот остров давно дразнил воображение Тремограста. Ему казалось, что там
зреют плоды, сочнее и ароматнее, чем в его лесах, и разбросаны камни, перед
которыми ничто блеск тусклого мрамора и редко-встречаемого малахита.
И однажды утром он спрятал лук и стрелы, лианой привязал к руке свою тяжелую
дубину, с которой он никогда не расставался, и бросился в воду, чтобы плыть
к далекому острову - загадочному счастью. Долго боролся он с волнами,
рассекал их стройными руками и захлебывался соленой пеной; и только к
вечеру, обессиленный, он упал на давно желанный берег.
Перед ним косые лучи солнца освещали лесную прогалину, края которой густо
заросли кипарисами. Наверху в полумраке листвы чувствовалось еще движенье,
прыжки беспокойных обезьян и шорохи вечерних птиц, а внизу уже царила
величавая тишина. Высокие разноцветные травы притаились, как и причудливые
камни, разбросанные здесь и там. Казалось, ждали грозы или чего-то еще более
могучего.
Из-за большого мшистого обломка скалы вышла невысокая гибкая девушка, и
сразу заметил и навсегда запомнил изумленный Тремограст ее легкую поступь,
большие глаза, из которых катились крупные слезы, и сказочно-богатую
темно-синюю с золотыми узорами одежду.
Она плакала... Почему?! Может быть, ее испугал тигр, или злая птица унесла
какое-нибудь из ее украшений! И Тремограст порывисто сжал в руке свою верную
дубину, хотел спешить к ней защитить, но внезапно остановился.
Вслед за нею вышел юноша. Он был одет в блестящий панцирь, на котором вились
страусовые перья, и все его тело светилось, как будто из него исходили
серебряные лучи. Он подошел и взял девушку за руку.
- Лейла, - сказал он, и звук его голоса задрожал и умер безнадежным
вопросом, - Лейла!
- О Габриель, - рыдая, ответила девушка, - ты слишком прекрасен, ты не
знаешь последней страшной тайны, которую сказал старый филин на запретной
горе, ты скоро умрешь, Габриель!
- Что из того? Миг смерти изумруден, смерть целует, как сонное виденье, а
жизнь печальнее сломленной лилии. Недавно ко мне приходил тот Великий и
сказал, что скоро конец; и я смеялся в первый раз с тех пор, как увидел
тебя. Ты не любишь меня, Лейла, а смерть любит.
- О, не говори так, Габриель, твои слова слишком прозрачны, они мучат своей
чистотой. Разве я виновата, что тот Великий, который одарил тебя
осенне-золотой душой и пронизал своими лучами, дал мне это юное страстное
тело со всеми вихрями, со всеми жаждами, со всей бесконечной тоской
смеющейся земли. Ты бог, Габриель, а я, я - женщина.
- Лейла! Некогда и я искал сладострастия, и меня влекли боли и радости
могучей земли. Но далекие звезды властно сказали, что за ними есть что-то
иное. И с тех пор моя душа - это цветок, устремившийся в бесконечность.
Бесконечности нет, Лейла. Но она будет в тот миг, когда смерть скажет свое
золотое тихое - нет. Почему ты не хочешь взять этот миг, Лейла?
- О Габриель! Не то сказал филин на запретной горе, полночью, когда светила
луна. Да! Законы, которые он знает, не для тебя, Габриель. Ты умрешь, потому
что невозможное требует жертв. Ты умрешь для меня, и мой первый поцелуй
принадлежит тебе.
Девушка приблизила свое лицо к загоревшемуся лицу юноши, ее тонкие руки
обвили его панцирь, и в воздухе раздался тихий звук, похожий на падение
жемчужины, звук, которого никогда еще не слышал Тремограст. Он содрогнулся
от внезапной ревности, вдруг нахлынувшего желания такого же счастья. И,
выпрямившись во весь рост, он громко крикнул, чтобы обратить на себя
внимание.
Незнакомцы вздрогнули от изумления. Девушка с испуганным взором бросилась в
глубь просеки, и ее темно-синяя одежда быстро слилась с бархатным сумраком.
Юноша направился к Тремограсту, вынимая на ходу волнистый меч, украшенный
рубинами.
- Кто ты, - крикнул он голосом звонким, как жужжание стрелы, - кто ты,
отвечай, или ты умрешь.
- Я не боюсь, - удивленно ответил Тремограст, - но если ты хочешь, друг, я
тебе скажу: я - Тремограст, обитатель земли там, за морем; у меня есть
мраморная пещера с красивыми камнями и теплыми шкурами животных; если
хочешь, я отдам ее тебе за девушку.
- За девушку?!
- Да! Больше белоснежных коней, гордых павлинов и этого тихого моря
понравилась она мне; ее губы краснее закатного неба; ее взгляды нежнее
умирающей лани; и ее любовь должна быть слаще убийства.
Юноша слушал задумчиво, но вот выпрямился, и обидным презрением прозвучали
его слова.
- Кто ты, - крикнул он, - что осмеливаешься мечтать о высших восторгах.
Строй себе пещеры, охоться, грейся у костра, но не приближайся к вершинам,
которые тебе недоступны; ты будешь сброшен, и горько будет твое падение.
Сказав это, он подошел к морю, но не погрузился в него, а заскользил по
поверхности, и его бег напоминал быстрый полет ласточки над самой землей, в
час, когда на небе собираются грозовые тучи. Тремограст пробовал
преследовать его, но волны зашевелились, как будто запрещая, и, пока он
боролся с ними, уже скрылся сияющий контур загадочного юноши. Тремограст
поплыл домой.
Страшно было это возвращение по взволнованному ночному морю со
зловеще-подвижными пятнами багровой луны. Черное безумье обуяло в эту ночь
луну. Как змея, скользила она посреди чудовищных облаков, словно бешеный
конь, металось ее отражение. Казалось, она угрожала смертью тому, кто не
ответит на ее вечный вопрос.
Но Тремограст плыл, спокойный и строгий, и думал о том, что он скоро ответит
луне.
IV
Вернувшись, Тремограст нашел в своей пещере гостей. Возле большого
весело-трещащего костра полу-сидели, полу-лежали две человеческие фигуры.
Одна была прикрыта старой уже выцветшей шкурой небольшого рыжего медведя, да
и то скорее случайно найденной, а не добытой на охоте. Костюм второй был еще
беднее: там не было ничего, кроме нескольких виноградных ветвей,
прикрепленных к поясу лианами. Когда они встали, чтобы приветствовать
Тремограста, который приближался к ним, красивый, как лев, идущий на
буйвола, усталый и рассерженный, с синими жилами на могучих руках, пламя
костра осветило их лица. Одетый в медвежью шкуру оказался худощавым и гибким
мужчиной, с высоким лбом и со спокойным знающим взглядом. Его товарищ -
юношей, почти мальчиком с грустной линией рта и с робкими задумчивыми
глазами. Они, казалось, не были смущены появлением Тремограста и ждали его
спокойно и уверенно.
Старший протянул вперед раскрытую правую руку, чтобы показать, что в ней нет
оружия, младший остановился поодаль, скрестив руки на груди. Тремограст
подошел и гневно спросил пришельцев, кто они и что они тут делают. Ему
ответил одетый в шкуру медведя:
- Меня зовут Эгаим, и горные птицы дали мне прозвище - Знающий тайны. Этот
юноша, которого ты видишь, называется Элаи, и он владеет чудесным даром:
тайны, которые я открываю, он перекладывает в песни, звучнее, чем ветер и
море. Мы - твои братья, Тремограст, и мы пришли помочь твоему великому делу,
о котором уже думают камни, шепчут травы и рыкают в пустынях львы.
Тремограст нахмурился.
- Какому делу? Охотиться и зажигать костры могу я сам, а высоты... что до
них мне и тебе? Наши тела на светятся серебряными лучами, наши души не
цветы.
- Не говори, чего не думаешь, Тремограст! Не затем так горят твои глаза,
раздуваются ноздри и алеют губы, чтобы вечно жить на равнинах в забавах,
которые ты делишь с пантерами. Уже не раз над тобой поднималась луна,
призывая тебя к высшим победам. Вспомни девушку с грустными глазами, которую
ты видел сегодня на острове. Мне рассказал об этом старый филин на горе,
заросшей вереском и лопухами.
Тремограст вошел в пещеру и присел на глыбу мрамора, покрытую шкурой
морского коня. Пламя костра осветило его зажженное безумной надеждой лицо.
- Если так, - сказал он, - то будьте гостями в моей пещере и расскажите мне
тайны, которые нашептала вам земля. Я ничего не слышал от нее, кроме нежных
вздохов и влюбленных слов. Может быть, вы знаете также, как победить луну?
Древняя распря связывает меня с нею. Но сегодня я видел ее испуганною, хотя
и гневною. И мне показалось, что я начинаю понимать многое.
Легкой грустью подернулось лицо Эгаима:
- Элаи знает эту тайну лучше, чем я; спой, Элаи, ту песню, которую ты пел в
ночь нашего состязания: камни говорили под властью моих заклинаний, от твоей
песни они заплакали.
Элаи запел:
В простор от тягостного плена земля бежит среди огней,
Но, как зловещая гиена, луна гоняется за ней.
Есть яд! Не тот, который травы в пустынях сумрачных таят,
Не огневой и не кровавый, но тем ужаснее тот яд.
Но грех, великий грех вселенной, позор и гибель - не понять,
Что на луне, всегда надменной, святая кроется печать.
Могучи грозные стихии, но все они минутный сон!
Не мы, но, может быть, другие поймут таинственный закон.
Голос Элаи оборвался, и он замолчал. Молчал и Тремограст, задумчивый и
печальный. Эгаим выпрямился и протянул руку к луне, бледной и
подозрительной, уже заглядывающей в отверстие пещеры. Худощавый и гибкий, с
глазами, горящими в предутреннем сумраке, он напоминал мудрую, священную
змею.
- Ты видишь, Тремограст, - зазвенел его голос, - что луна мучит землю. Ты
призван быть ее освободителем. Ты можешь быть князем земли. Но для этого ты
должен победить. На далеких горах живут могучие боги. Одного из них ты видел
сегодня. Они прекрасны, они обольстительнее утренних звезд. Но они не дети
нашей земли, они пришли из далека. Ее горести, ее надежды для них чужды, и
за то я обрекаю их гибели. Хочешь быть князем земли, Тремограст?! Поднимись
на вершины и победи богов!
В пещеру врывался волнующий пряный аромат. Слышно было, как тяжело вздыхает
в беспокойном сне разметавшаяся земля. И зловещая падающая луна на легкое
мгновенье преобразилась, обожгла неотразимой прелестью и шепнула стыдливо и
быстро: "Спаси меня, Тремограст, я страдаю".
Тремограст медленно промолвил:
- Я решился. Завтра мы выступаем в путь.
И, наклонившись к костру, он зажал в руке раскаленный уголек, чтобы болью
победить волнение, которое он не хотел показать пришельцам.
V
Два часа было довольно, чтобы оживить могучие тела первых обитателей земли.
И последние звезды еще не потухли на изумрудноутреннем небе, когда они
покинули мраморную пещеру. Старые утесы приветливо улыбались, и
сереберяно-белые колокольчики звенели что-то невнятное, но радостное о
близкой победе и жалели, что не могут идти вместе с ними. И ветер, внезапно
выскакивавший из глухих ущелий, кувыркался по равнинам и весело трепал
одежды путников.
Впереди шел Эгаим и громко читал утренние молитвы. За ним следовал
Тремограст, могучий и гордый, как царь, и на его лице, таком прекрасном,
теперь лежала печать серьезного и вдумчивого торжества.
Юный и хрупкий Элаи не сводил с него мерцающих влюбленных глаз и своим
певучим голосом рассказывал об Эгаиме.
Странный человек был Эгаим: он знал удивительные тайны. Из ароматных трав он
добывал страшные яды и сладкие, преображающие душу напитки; он даже
осмеливался вырывать мандрагору с ее корнями, которые имеют человеческое
лицо и кричат зловеще и пронзительно. Он говорил с птицами на их языке и не
раз уходил на далекую, пустынную гору совещаться о тайнах с филином. И когда
он пел утренние молитвы, уродливые летучие мыши казались прекраснее больших
разноцветных бабочек. Звездные знаки говорили ему о прошедшем и будущем.
Так рассказывал Элаи, а Тремограст, изредка взглядывая в его бледное лицо и
восторженно горящие глаза, думал, что этот слабый юноша, может быть, умнее
мудрого Эгаима и сильнее его, Тремограста. Потому что он походил и на
высокие тонкие травы, и на легких голубых птиц, и на утренние звезды.
В полдень решено было сделать привал. Эгаим и Элаи начали устраивать костер,
а Тремограст со своим луком и стрелами отправился на охоту. Местность была
ему незнакома, и он долго бродил без успеха. Птицы пролетали слишком высоко,
и пугливые рыжие суслики торопливо прятались в норы от шороха его шагов.
Усталый и раздраженный, он уже хотел вернуться к стоянке, над которой вился
приветливый дымок, как вдруг странно-красивая могучая масса, угрожающе
фыркая, появилась перед ним из сухого и низкого кустарника. Это был буйвол.
Тремограст затрепетал от радости и, взмахнув дубиной, как тигр, прыгнул ему
навстречу. Но буйвол, очевидно, раздумал принять бой и, повернувшись,
обратился в дикое бегство, размахивая хвостом и бросая испуганные, свирепые
взгляды по сторонам. Тремограст бежал за ним так близко, что чувствовал
дрожь земли, ударяемой могучими копытами. Но он не мог уловить момента для
удара.
Погоня приближалась к костру, у которого в беспечных позах лежали Эгаим и
Элаи. Уже Тремограст кричал им, чтобы они спасались, потому что в своем
неудержимом бегстве буйвол мчался прямо на них. Но Элаи, приподнявшись на
локте, с любопытством следил за охотой, а Эгаим, протянув руку к бешеному
животному, крикнул какое-то странное слово. Крикнул... и Тремограст
покатился через голову, наткнувшись с разбега на мертвую тушу внезапно
пораженного буйвола. Он быстро вскочил и с недоуменьем огляделся вокруг
себя. Небо было так же прозрачно, далеко кричала какая-то птица, и тяжело
валялся мертвый буйвол, на теле которого не было ни одной раны.
Легкая улыбка змеилась на губах Эгаима.
- Охота была удачна, Тремограст, - сказал он, - помоги же мне снять шкуру с
нашей добычи. Мясо свирепого буйвола - хорошая пища для воинов.
Тремограст задумчиво принялся за работу, ел лениво и рассеянно и, только
когда надо было собираться в путь, промолвил с непривычной застенчивостью:
"Теперь я понимаю то, о чем говорил Элаи".
