...К штабу казачьей дивизии я вернулся в полночь. Поел холодной курицы и лёг спать, как вдруг засуетились, послышался приказ седлать, и мы снялись с бивака по тревоге. Была беспросветная темь. Заборы и канавы вырисовывались лишь тогда, когда лошадь натыкалась на них или проваливалась. Спросонок я даже не разбирал направления. Когда ветви больно хлестали по лицу, знал, что едем по лесу, когда у самых ног плескалась вода, знал, что переходим вброд реки. Наконец остановились у какого-то большого дома. Коней поставили во дворе, сами вошли в сени, зажгли огарки... и отшатнулись, услыша громовой голос толстого старого ксёндза, вышедшего нам навстречу в одном нижнем белье и с медным подсвечником в руке. "Что это такое, — кричал он, — мне и ночью не дают покою! Я не выспался, я ещё хочу спать!"
Мы пробормотали робкие извинения, но он прыгнул вперёд и схватил за рукав старшего из офицеров. "Сюда, сюда, вот столовая, вот гостиная, пусть ваши солдаты принесут соломы. Юзя, Зося, подушки панам, да достаньте чистые наволочки". Когда я проснулся, было уже светло. Штаб в соседней комнате занимался делом, принимал донесения и рассылал приказания, а передо мной бушевал хозяин: "Вставайте скорее, кофе простынет, все уже давно напились!" Я умылся и сел за кофе. Ксёндз сидел против меня и сурово меня допрашивал. "Вы вольноопределяющийся?" - "Доброволец". - "Чем прежде занимались?" - "Был писателем". - "Настоящим?" - "Об этом я не могу судить. Всё-таки печатался в газетах и журналах, издавал книги". - "Теперь пишете какие-нибудь записки?" - "Пишу". Его брови раздвинулись, голос сделался мягким и почти просительным: "Так уж, пожалуйста, напишите обо мне, как я здесь живу, как вы со мной познакомились". Я искренно обещал ему это. "Да нет, вы забудете. Юзя, Зося, карандаш и бумагу!" И он записал мне название уезда и деревни, своё имя и фамилию.
Но разве что-нибудь держится за обшлагом рукава, куда кавалеристы обыкновенно прячут разные записки, деловые, любовные и просто так? Через три дня я уже потерял всё, и эту в том числе. И вот теперь я лишён возможности отблагодарить достопочтенного патера (не знаю его фамилии) из деревни (забыл её название) не за подушку в чистой наволочке, не за кофе с вкусными пышками, но за его глубокую ласковость под суровыми манерами и за то, что он так ярко напомнил мне тех удивительных стариков-отшельников, которые так же ссорятся и дружатся с ночными путниками в давно забытых, но некогда мною любимых романах Вальтера Скотта...
