Удар с разбега, с разлета о невидимую преграду был неожиданным, упругим и
вязким. Как в воду головой. Как в клей. Как в мед. Как в смолу пораненного
фруктового дерева.
Липкая сеть, будто живая, будто сама набросилась на глаза и крылья. Опутала,
оплела. Отпружинила, дернувшись, и захватила неосторожную жертву цепче,
крепче.
Стрекоза, не заметившая в солнечных лучах блеска коварной паутины, билась за
потерянную свободу отчаянно, изо всех сил. Сил, чтобы освободиться, не
хватило. Но достало, чтобы запутаться окончательно. Вместо каждой порванной
нити на существо с большими глазами и крыльями опадало по две-три новые.
Ловушка была поставлена опытным ловцом.
Сам ловец спал. Наслаждался послеобеденным отдыхом, когда...
О том, что ловушка сработала, возвестило дерганье сигнальной нити,
прикрепленной к ноге. Да что там нить! Вся паутина уже ходила ходуном, почти
готовая изорваться в клочья. Нужно было спешить. Торопиться. Крепить
поврежденную сеть. Набрасывать новые петли на крупную добычу.
Паук выскочил, выкатился жирным шариком о восьми ногах из укрытия. Бросился
туда, где...
И замер, пораженный.
Во все свои глаза он смотрел на чудо, бьющееся в ловушке. Никогда раньше в
липкие сети не попадало такое. Два больших фасеточных глаза с его, Паука,
туловище, длинное блестящее тело, длинный хвост. И крылья...
Крылья!
Крылья - тонкие, ломкие, прозрачные, с редкими прожилками завораживали
больше всего. Крылья...
Вот о чем он мечтал всю свою паучинную жизнь. Мечтал, когда из темного
влажного укрытия завистливо наблюдал за полетом мелкой мошкары и цветастых
бабочек. Мечтал, когда впрыскивал яд в тело беспомощной жертвы. Мечтал,
поедая летающую тварь, прилетевшую прямиком к нему на обед. Мечтал, когда,
насытившись, с отстраненным удовлетворением созерцал пустую оболочку, что
некогда кружилась в недоступной вышине. И никчемные уже, ненужные крылья.
Сухие. Мертвые. Обвисшие на хрупком хитине испитой хозяйки.
Крылья он отрывал. И складывал. И берег. Как трофеи. Чтобы помнить: летящие
высоко падают низко. И тем утешать себя. Утешение, правда, выходило
почему-то не очень. Это расстраивало. Раздражало. Злило.
Даже если Паук не хотел есть, даже если пищи хватало, он все равно охотился
на жужжащих и порхающих, все равно убивал и все равно ел. Так Паук мстил
тем, кто летает. За то мстил, что они летают, пока сам он прозябает внизу,
как пожизненный каторжник, привязанный к собственной паутине.
Но сейчас. Но эти крылья... Ему бы такие крылья!
Сейчас он любовался. Во все глаза.
Паук всегда ценил красоту. И нередко, прибирая территорию и паутину избавляя
от демаскирующего хлама, он задерживался перед самыми яркими, броскими,
кричащими бескрылыми хитиновыми скелетами. И получал эстетическое
наслаждение.
Обычно это были мухи. Плохо пахнущие, но такие блестящие. Зеленые, синие,
антрацитово-черные.
Теперь в паутину залетела не муха.
Кто?
Нападать на незнакомую добычу было опасно. Добыча была слишком крупной. И
добыча была хищником.
Паук ждал.
И смотрел.
- Ты? Твое логово? - голова с огромными фасеточными шарами смотрела на него.
Или не смотрела - понять это было трудно.
- Я. - ответил Паук. - Мое.
- Пусти, - попросили глаза.
- Зачем? - спросил Паук.
- Чего ты от меня хочешь? Есть?
- Я сыт. Я хочу смотреть. Мне нравится смотреть на тебя.
- Тебе доставляют удовольствие чужие мучения?
- Не знаю. Я никогда не думал об этом. Я просто мечтаю о крыльях. О таких
как у тебя. Больших, сильных крыльях.
- Они тебе не достанутся.
- Может быть. А может быть, и нет. Ты сейчас устаешь. Я - отдыхаю. Когда ты
утомишься окончательно и запутаешься так, что не сможешь двигаться, я убью
тебя. А крылья возьму себе. На память. У тебя лучшие крылья из всех, которые
я видел.
Стрекоза еще могла двигаться. Немного. И смогла просунуть свои крылья меж
двумя самыми крепкими нитями.
Потом Стрекоза дернулась.
- Что ты делаешь? - Паук подполз ближе. Ему стало тревожно.
- Ломаю крылья.
Крылья были хрупкими. И такими красивыми. Паук подбежал еще ближе.
- Зачем? Зачем ломаешь?!
Стрекоза дернулась снова. Крылья выгнулись дугой.
- Они даны для того, чтоб летать, а не гнить в твоей норе. Если ты не
отпустишь меня сейчас же, то...
Крылья гнулись сильнее, готовые вот-вот...
Времени думать долго не оставалось.
- Я отпущу тебя, - обещал Паук. - При одном условии.
- Говори.
- Я обмотаю твое тело своей паутиной. И привяжусь к тебе сам. Я хочу лететь
с тобой. Потом я оставлю тебя.
Паук был толст и тяжел.
- Тебе придется потратить много своих нитей.
- Мне их не жалко. Этого у меня хватает. Этого у меня в избытке.
- А ты не боишься летать?
- Я мечтаю летать. С детства.
- Но вдвоем мы не сможем улететь высоко и далеко.
- Мне не нужно высоко и далеко. Мне нужно хотя бы немного хотя бы чуть-чуть.
Самую малость хотя бы.
Фасеточные шары смотрели на него долго и внимательно.
- Что ж, считай, мы договорились.
....Они летели вместе, связанные воедино. Паук и Стрекоза.
Стрекозе было тяжело. Паук смотрел. Во все свои глаза. Которые никогда
прежде не видели землю с такой высоты.
А земля сверху была восхитительна.
И захватывало дух.
Крапивные заросли и куст чертополоха - вот все, что они смогли пролететь
вдвоем. Едва не касаясь зеленых верхушек.
Сели на лист подорожника.
- Выполняй обещание, - потребовала Стрекоза.
Паук выполнил. Отцепился, разорвав собственные путы. Сейчас, без липкой сети
вокруг они были на равных. Да и не в паутине вовсе дело. После того, что
было, что испытано, у него впервые не возникло желания убить того, кто
летает.
Освобожденная Стрекоза сразу поднялась в воздух. Но улетела не сразу.
Зависла над подорожником и маленьким шариком с восьмью ногами.
- Ты доволен?
- Более чем. Я ведь видел полет.
Стрекозиное тело качнулось, затряслось.
- Лишь малую его толику.
Паук смотрел вверх. Во все свои глаза.
- Я хочу еще. Больше. Дальше. Выше.
- Для этого тебе придется поймать меня снова.
Фасеточные глаза Стрекозы блеснули в солнечных лучах весело и задорно.
Потом она улетела. Взмыла ввысь. И забыла о неприятном.
А Паук... Паук плетет паутину. Новую густую, прочную. С расчетом на крупную
добычу. На добычу с большими сильными крыльями. Всюду плетет, где только
возможно.
Ему очень понравилось летать.
И он снова мечтает.
И он ждет.
Это был не обычный паук.
Но он был упорным.
