"...Эрик замолчал. Перс не задал ему больше
ни одного вопроса. Теперь он был спокоен
за судьбу Рауля де Шаньи и Кристины Даэ.
И ни один представитель "рода человеческого",
видевший в тот вечер рыдания Призрака,
не усомнился бы в его словах.
Потом Эрик надел маску и собрал все силы,
чтобы распрощаться с "дарогой". Он объявил,
что, как только почувствует, что смерть его
близка, он пришлёт Персу, чтобы отблагодарить
его за всё, что тот сделал для него когда-то,
самое дорогое, что у него есть: все записки,
которые Кристина написала для Рауля в дни
подготовки побега и оставила ему, а так же
некоторые принадлежавшие ей безделушки -
два носовых платка, пару перчаток и бант от
туфельки. На вопрос Перса Эрик ответил, что,
как только молодые люди обрели свободу, они
решили найти священника где-нибудь в глуши,
где они могли бы укрыть своё счастье,
и отправились на вокзал "Нор-дю-Монд".
Наконец Эрик попросил Перса, когда тот
получит обещанные бумаги и реликвии,
сообщить о его смерти молодым людям. Для
этого он должен будет оплатить одну строчку
в рубрике некрологов в газете "Эпок".
Вот и всё.
Перс проводил Эрика до дверей своей
квартиры, а Дариус помог ему сойти на
тротуар, где ждал фиакр. Эрик сел в него,
и подошедший к окну Перс услышал, как
он сказал кучеру: "На площадь Оперы!"
И фиакр скрылся в ночи. Так Перс
в последний раз видел бедного, несчастного
Эрика..."
(Из романа Г. Леру "Призрак Оперы")
* * *
...Расплатившись с кучером так щедро, как может расплатиться только человек,
лишившийся всего на свете, Он, привычным путём, спустился в подземелье под
зданием Оперы. В подземелье, которое все последние годы служило Ему надёжным
прибежищем. Раньше Ему было хорошо и спокойно здесь - вдали от всея и всех.
Сейчас же это странное жилище было тем единственным местом, где Он мог,
хотя бы ненадолго, отвлечься от мыслей и чувств, сжигавших Его изнутри. Но
между этими вехами - между "раньше" и "сейчас" - находилось некое "совсем
ещё недавно", когда Он мечтал покинуть своё тайное пристанище - готовый
принять весь мир и надеющийся, что хотя бы какая-то часть мира сумеет
принять Его. Некое "словно ещё вчера", когда Он любил и верил в то, что
Она... если и не ответит Ему любовью, то, хотя бы, Его не оттолкнёт.
Она... Она была не просто возлюбленной. Каким-то, непостижимым для себя
самого, образом Он позволил Ей стать центром своей вселенной - той
осью, вокруг которой вращалась вся Его жизнь. Именно благодаря этому
Он, словно впервые, увидел множество вещей, на которые прежде почти не
обращал внимания. Увидел и пленился их красотой - не только внешней, но и
внутренней. Той красотой, что Он домыслил, любуясь Ею, слушая Её голос и
придавая всё новые и новые значения тем предметам, с которыми Она
соприкасалась.
Розы... Она любила розы! И в Его распалённом воображении два этих образа -
Её и розы - слились воедино. Теперь, глядя на розу, Он видел Её. Ею были и
сама роза, и каждый её лепесток, и пронзительная беззащитность любого из
этих лепестков... Ею были и аромат розы, который Он смел вдыхать, и трепет,
с которым Он смел осязать розу. Ею был и неожиданный укол шипа, пронзавший
сладостной болью всё Его существо.., и даже капелька крови, выступавшая
после этого на коже, тоже была Ею - потому что кровь по Его жилам двигало
сердце, которое Он, незаметно для себя самого, положил к Её ногам.
Ангелы... Она любила ангелов!
Звёзды... Она любила звёзды!..
Птицы... Она любила птиц!
Закат и восход солнца...
Шёлк и бархат...
Пламя свечи...
Огни ночного города...
Любила ли? Сейчас Он не был в этом уверен. Но ещё совсем недавно Ему
казалось, что такое прекрасное существо, как Она, не может не любить
того, что столь волшебно преображает действительность. Он любил
Её, любил всё то, что - по Его мнению - должна была любить Она. Любил свою
любовь к Ней и Её, придуманную Им, любовь ко всему светлому, нежному и
хрупкому. И, упоённый этой любовью, опьянённый этой любовью и растворившийся
в этой любви, Он - наконец-то! - сумел полюбить и себя. Просто из-за своей
веры в то, что нужен Ей. Самому же Ему было нужно не много: Он хотел лишь
заботиться о Ней - в обмен на Её позволение о Ней заботиться...
И вот всё изменилось. В одночасье рай, который Он благоговейно сотворял
вокруг своей любви - этот восхитительный рай, воспеваемый ангелами,
напоённый ароматом роз и освещённый звёздным светом - обрушился в самые
глубины преисподней. Она отвергла Его - отвергла со всей Его любовью и всей
Его преданностью... Сбросила Его с высоты, на которую вознесла своими же
обещаниями... Низринула Его во прах, которым Он, отныне, и ощущал себя -
прахом серым, мёртвым и ни на что не годным...
И дело было даже не в том, что Он понял, какими наивными были Его мечты, и
какими напрасными были Его надежды. А в том, что эти мечты и надежды были
тем самым божественным огнём, который озарял Его жизнь невиданным
дотоле светом. Тем самым божественным огнём, без которого все обретённые Им
сокровища превращались в декорации. В убогие декорации, среди которых Он
уже не хотел и не мог существовать... В назойливые декорации, столь
безжалостно напоминавшие Ему о Его любви к Ней... Любви, которая истекала
кровью и корчилась от боли где-то под обломками разрушенной вселенной...
Умирая от тоски по своему потерянному раю - раю, созданному Им самим - Он,
вновь и вновь, пытался уверить себя, что сможет вернуть себе способность
радоваться красотам окружающго мира - красотам, которые открыл для себя так
недавно, и которые - в каждое из мгновений своего недолгого счастья -
продолжал открывать с азартностью коллекционера... Он пытался... Но всё было
тщетно... Всё утратило смысл...
Всё...
* * *
"...Три недели спустя в газете "Эпок"
появилось следующее траурное
объявление:
"Эрик умер"."
(Из романа Г. Леру "Призрак Оперы")
