(пантумическое прочтение стихотворения
Николая Гумилёва "Портрет мужчины")
В качестве эпиграфа -
"...Я как-то упоминала о Гумилёве, как о Лекссианине, не дожившем
до Эпохи Лексс. Перед нами портрет Кая, созданный девяносто лет
назад:
Портрет мужчины
(Картина в Лувре работы неизвестного)
Его глаза - подземные озера,
Покинутые царские чертоги.
Отмечен знаком высшего позора,
Он никогда не говорит о Боге.
Его уста - пурпуровая рана
От лезвия, пропитанного ядом;
Печальные, сомкнувшиеся рано,
Они зовут к непознанным усладам.
И руки - бледный мрамор полнолуний,
В них ужасы неснятого проклятья.
Они ласкали девушек-колдуний
И ведали кровавые распятья.
Ему в веках достался странный жребий -
Служить мечтой убийцы и поэта,
Быть может, как родился он, на небе
Кровавая растаяла комета.
В его душе столетние обиды,
В его душе печали без названья.
На все сады Мадонны и Киприды
Не променяет он воспоминанья.
Он злобен, но не злобой святотатца,
И нежен цвет его атласной кожи.
Он может улыбаться и смеяться,
Но плакать... плакать больше он не может.
Вот так, братцы..."
Лина
(форум Натали,
27 Августа 2000, 02:33:51)
I
ЕГО ГЛАЗА - ПОДЗЕМНЫЕ ОЗЁРА,
ПОКИНУТЫЕ ЦАРСКИЕ ЧЕРТОГИ.
ОТМЕЧЕН ЗНАКОМ ВЫСШЕГО ПОЗОРА,
ОН НИКОГДА НЕ ГОВОРИТ О БОГЕ.
Покинутые царские чертоги,
Святилищ осквернённые пределы...
Он никогда не говорит о Боге
(О чёрте тоже, но не в этом дело).
Святилищ осквернённые пределы...
Не говорит. Но дума - словно рана
(О чёрте тоже, но не в этом дело):
"В начале было Слово"? Очень странно..."
Не говорит, но дума - словно рана,
Бродяга-дума, что рождает речи...
"В начале было СЛОВО"?!. Очень странно:
Забыта МЫСЛЬ, любым Словам предтеча!
Бродяга-дума, что рождает речи,
Сомненья, преступленья и... молчанье.
Забыта Мысль, любым Словам предтеча? -
Он знает, но таит свои познанья.
Сомненья, преступленья и молчанье...
Отмечен знаком высшего позора,
Он ЗНАЕТ, но таит свои познанья.
Его глаза - подземные озера...
II
ЕГО УСТА - ПУРПУРОВАЯ РАНА
ОТ ЛЕЗВИЯ, ПРОПИТАННОГО ЯДОМ;
ПЕЧАЛЬНЫЕ, СОМКНУВШИЕСЯ РАНО,
ОНИ ЗОВУТ К НЕПОЗНАННЫМ УСЛАДАМ.
От лезвия, пропитанного ядом,
Бежал он в мир, где властвуют химеры.
Они зовут к непознанным усладам,
Лишая плоть души, а душу - веры.
Бежал он в мир, где властвуют химеры -
Слепые порождения сомнений.
Лишая плоть души, а душу - веры,
Он был царём среди своих владений.
Слепые порождения сомнений...
Где свет, где тьма - имеет ли значенье?
Он был царём среди своих владений...-
Как узник в одиночном заточенье.
Где свет, где тьма - имеет ли значенье,
Когда глаза подёрнуты туманом?
Как узник в одиночном заточенье,
Он никого не утешал обманом.
Когда глаза подёрнуты туманом,
Печальные, сомкнувшиеся рано...
Он никого не утешал обманом:
Его уста - пурпуровая рана.
III
И РУКИ - БЛЕДНЫЙ МРАМОР ПОЛНОЛУНИЙ,
В НИХ УЖАСЫ НЕСНЯТОГО ПРОКЛЯТЬЯ.
ОНИ ЛАСКАЛИ ДЕВУШЕК-КОЛДУНИЙ
И ВЕДАЛИ КРОВАВЫЕ РАСПЯТЬЯ.
В них ужасы неснятого проклятья
Всем тем, что равнодушно убивали
И ведали кровавые распятья.
Но сердце успокоится едва ли:
Всем тем, что равнодушно убивали,
Не отомстить, хоть будь бессмертен дважды!
Но сердце успокоится едва ли...
А может - успокоится... однажды.
Не отомстить, хоть будь бессмертен дважды,
Хоть, словно Феникс, восставай из пепла...
А может успокоится однажды
То сердце, что в страданиях окрепло?
Хоть, словно Феникс, восставай из пепла,
Хоть каждый вечер рассыпайся прахом,
То сердце, что в страданиях окрепло,
Тот взгляд, что никому не тронуть страхом!..
Хоть каждый вечер рассыпайся прахом,
Они ласкали девушек-колдуний! -
Тот взгляд, что никому не тронуть страхом,
И руки - бледный мрамор полнолуний.
IV
ЕМУ В ВЕКАХ ДОСТАЛСЯ СТРАННЫЙ ЖРЕБИЙ -
СЛУЖИТЬ МЕЧТОЙ УБИЙЦЫ И ПОЭТА,
БЫТЬ МОЖЕТ, КАК РОДИЛСЯ ОН, НА НЕБЕ
КРОВАВАЯ РАСТАЯЛА КОМЕТА.
Служить мечтой убийцы и поэта,
Слагать стихи и убивать бесстрастно...
Кровавая растаяла комета -
Кровавая.., но как она прекрасна!
Слагать стихи и убивать бесстрастно -
Судьбы его трагическая маска.
Кровавая.., но как она прекрасна!
В ней жизнь и смерть, в ней вымысел и сказка...
Судьбы его трагическая маска,
Способная внушить любовь и нежность:
В ней жизнь и смерть, в ней вымысел и сказка,
Венчающая боль и неизбежность.
Способная внушить любовь и нежность
(В которой счастья бесконечно мало),
Венчающая боль и неизбежность,
Сверхновая звезда заполыхала!
В которой счастья бесконечно мало...
Быть может, как родился он, на небе
Сверхновая звезда заполыхала?..
Ему в веках достался странный жребий.
V
В ЕГО ДУШЕ СТОЛЕТНИЕ ОБИДЫ,
В ЕГО ДУШЕ ПЕЧАЛИ БЕЗ НАЗВАНЬЯ.
НА ВСЕ САДЫ МАДОННЫ И КИПРИДЫ
НЕ ПРОМЕНЯЕТ ОН ВОСПОМИНАНЬЯ.
В его душе печали без названья,
А в памяти - названья без видений.
Не променяет он воспоминанья
Ни одного на сотню наслаждений!
А в памяти - названья без видений...
Достойный лучшей доли (как не ново!..),
Ни одного на сотню наслаждений
Не вспомнит он постыдного и злого.
Достойный лучшей доли (как не ново!..),
Он всё утратил в горький миг прощанья.
Не вспомнит он постыдного и злого,
Ведь память - это чувства и желанья.
Он всё утратил в горький миг прощанья
С надеждами живого человека:
Ведь память - это чувства и желанья,
Которые тускнеют век от века...
С надеждами живого человека
На все сады Мадонны и Киприды,
Которые тускнеют век от века...
В его душе столетние обиды.
VI
ОН ЗЛОБЕН, НО НЕ ЗЛОБОЙ СВЯТОТАТЦА,
И НЕЖЕН ЦВЕТ ЕГО АТЛАСНОЙ КОЖИ.
ОН МОЖЕТ УЛЫБАТЬСЯ И СМЕЯТЬСЯ,
НО ПЛАКАТЬ... ПЛАКАТЬ БОЛЬШЕ ОН НЕ МОЖЕТ.
И нежен цвет его атласной кожи,
И странен блеск его холодных взоров.
Но плакать... плакать больше он не может -
Ведь мёртвые не ведают укоров.
И странен блеск его холодных взоров,
Глубоких, словно время и пространство:
Ведь мёртвые не ведают укоров -
Доступно им одно лишь постоянство;
Глубоких, словно время и пространство,
Волнений испытать они не в силах:
Доступно им одно лишь постоянство
Иных высот - бесплодных и унылых.
Волнений испытать они не в силах,
А он - один из них... Печально... больно!
Иных высот - бесплодных и унылых -
Седые тайны он раскрыл невольно.
А он - один из них... Печально, больно...
Он может улыбаться и смеяться:
Седые тайны он раскрыл невольно..,
Он злобен, но не злобой святотатца.
