"Когда Планета была ещё горячей и жидкой, словно падающая с неба капля
птичьей крови, блуждающий осколок иного мира прошил её насквозь, взметнув
тучу раскалённых брызг на входе, а на выходе вырвав кусок её кипящей плоти.
Но это не было ужасно, ибо ужас может зародиться лишь в сердце. А сердец на
Планете тогда не существовало. И не существовало глаз, которые увидели бы,
как взлетевшие к звёздам огненные искры окружили Планету сверкающим
хороводом и, остыв, превратились в разноцветные камни - такие же, как те, по
которым ходили наши деды, ходим мы, и будут ходить наши внуки..."
Так пел старик, сидя на вершине алмазной скалы, с трёх сторон окружённой
вещими соснами. Его светящиеся глаза смотрели в ночную даль - туда, где
среди душистых степных трав извивалась золотая дорога, ведущая к аметистовой
долине. И звёздный свет, проходящий сквозь рассыпанные по небу чистые
прозрачные камни, играл на его седой, но всё ещё густой шерсти.
Он пел о своей Планете - прекрасной, но слишком суровой, и о её Звезде -
тёплой, но слишком далёкой; о матёром серебристо-сером Праотце, который был
так могуч, что даже медведи прятались в свои пещеры, едва почуяв его запах,
и о мудрой гладкокожей Праматери, которая ходила на двух ногах и плохо
видела в темноте; о лете - ласковом, но таком коротком, что стрекозы едва
успевали вывести потомство, и о зиме - долгой и такой тяжёлой, что не все,
встретившие её начало, надеялись дожить до её конца.
"...И когда Планета станет холодной и твёрдой, словно упавшая с неба
белёсая градина, потомки наших потомков, нашедшие приют в лесах и степях
другого мира, вспомнят о том, что поведала им древняя песня. И это будет
восхитительно, ибо не исчезнут сердца, в которых сможет зародиться
восхищение."
Так пел старый волк, сидя на вершине алмазной скалы...
