В длинном коридоре, упиравшемся в дверь ванной, помимо всякого прочего хлама
стояли целых три велосипеда - ничейный трехколесный с пыльными ленточками на
ручках, Ксенин собственный <Орленок> с обмотанными цветной проволокой
спицами и увесистый агрегат внука бабы Вали, давно лишившийся заднего колеса
и руля и сданный сюда на бессрочное хранение. На <Орленке> еще цел был
звонок, который Ксеня, проходя мимо, любила подергать, чем вызывала
праведный гнев соседей.
Ксеня сидела на полу возле двери в свою комнату, между папиными лыжами и
огромным жестяным тазом. На коленях у нее лежала толстая тетрадка, на
обложке которой для коспирации было старательно выведено <МАТЕМАТИКА>.
<Дом был такой старый, что уже укоренился, и его корни ушли глубоко-глубоко
под землю.> - писала в тетрадке Ксеня. - <Он укоренился так крепко, что его
никак не могли снести, чтобы построить парк отдыха...>
Ксеня задумалась. Это была уже тринадцатая по счету история в этой тетради,
и ей хотелось выдумать что-нибудь пострашнее. Обычно она писала про бабу
Валю, оказывавшуюся то вампиром, то кровожадным пришельцем, то просто
чудовищем, ждущим момента, чтобы сбросить личину милой старушки и всех
напугать, и еще про человека, которого забыли в старом чулане рядом с
кухней, замурованном лет тридцать назад за ненадобностью. Про чулан Ксене
рассказала другая соседка, Светлана Петровна, когда Ксеня выстукивала стены,
чтобы выяснить, где у бабы Вали тайник с колдовскими зельями, и обнаружила
пустоту. Тогда сразу же выдумался Забытый Человек, которого Ксеня и сама
побаивалась, а потому так и не изобрела ему имя.
История как-то не сочинялась, и Ксеня для вдохновения сунула в рот
карамельку. Когда она была помладше, карамельками ее снабжала баба Валя, в
эти моменты превращавшаяся из всемогущей ведьмы в обычную чадолюбивую
бабулю. Ксеня заходила в ее заставленную цветочными горшками комнату без
стука, и баба Валя, уютно сидевшая под сенью огромного фикуса, на скрип
двери поднимала глаза от бесконечного вязания. Баба Валя вязала всегда и
везде, и карманы ее халата были набиты разноцветными клубками, которые Ксеня
как-то оживила в своей тетрадке - они катались по квартире и щелкали
маленькими, как у крысы, зубками. От вязания бабу Валю могли отвлечь только
маленькая Ксеня и кухонные скандалы. <Что кутеньке надо?> - спрашивала она,
перебирая петли на спицах. Ксеня в ответ вытягивала вперед раскрытую ладонь,
пытаясь сделать такое же жалостное лицо, как у маленьких попрошаек в метро.
Баба Валя улыбалась и, лукаво поглядывая на сервант, который занимал треть
комнаты, удивлялась: <Это ж за какие-такие заслуги?>. <А у меня имя
плюшевое!> - радостно выпаливала Ксеня и получала ровно три конфеты из
стоявшей в серванте вазочки. Плюшевое имя было ее собственным изобретением,
навеянным песенкой про какую-то Ксюшу из плюша, которую одно время крутили
по радио.
Потом Ксеня подросла и уже стеснялась так бесцеремонно попрошайничать, но
баба Валя все равно при случае совала ей в руку то конфету, то яблоко, то
горсть семечек. Если мама это замечала, дары тут же возвращались ею обратно.
Мама говорила, что из-за бабы Валиных цветочных горшков во всей квартире
пахнет землей, как в склепе. Еще маме не нравилось, что старуха пугает
Ксеню, когда та капризничает, как малого ребенка, причем не Бармалеем, а
<черной машиной>, которая <приедет и заберет>. Ксеня как-то прочитала в
одной книге про эти машины, и иногда ей не давала покоя мысль, что за кем-то
из близких бабы Вали, наверное, когда-то приезжала черная машина. Она
представляла себе, как баба Валя, почему-то такая же старая, как сейчас,
бежит за этой машиной по улице и кричит, а из ее карманов сыплются
разноцветные клубки. Тогда в Ксениной голове сочинялись особенно жуткие
истории про соседку, и она выходила с тетрадкой на лестницу - там было
особенно приятно писать и бояться.
Дверь рядом с комнатой, где жила Ксеня с мамой и папой, была уже много лет
заперта. Ксеня сидела совсем близко от нее, можно было отодвинуть таз,
протянуть руку и сунуть палец в щель между дверью и полом. Там ничего нельзя
было нащупать, кроме комьев пыли, но у Ксени от этого всегда начинало громко
колотиться сердце. Когда-то в этой комнате жили дочь Светланы Петровны и муж
дочери, который умер прямо за столом, когда писал диссертацию. После этого
дочь Светланы Петровны куда-то уехала, а комната могла достаться Ксениным
родителям, но Светлана Петровна каким-то образом оставила ее себе. Она
заперла ее, и с тех пор туда так никто и не заходил. Ксенина мама всегда
сердилась, когда вспоминала эту историю, но Ксеня была очень рада, что им не
придется там жить. Светлана Петровна говорила, что у ее зятя всегда было
слабое сердце, но Ксеня знала, что он просто написал что-то не то в этой
своей диссертации, например, формулу философского камня или эликсира
бессмертия, и его настигло возмездие, как оно настигало в книгах всех, кто
пытался узнать то, что не положено знать человеку. Ведь он точно был
алхимик, и две большие колбы, в которые Светлана Петровна ставила весной
фиалки и ландыши, остались от него. Ксеня сама видела эти колбы у соседки на
тумбочке.
Про саму Светлану Петровну Ксеня не написала еще ни одной истории. Светлана
Петровна была толстая, ходила по квартире в огромных тапках, похожих на те,
что выдают в музеях, и всегда куталась в большую цветастую шаль - когда она
двигалась, цветы у нее на спине оживали и ползали туда-сюда, выбирая
местечко поудобнее. Дочь Светланы Петровны, иногда приезжавшая ее проведать,
была такая же толстая и говорила таким же низким громким голосом - Ксеня
никак не могла понять, зачем алхимик на ней женился.
<В большой темной квартире на втором этаже дома жил алхимик.> - написала
Ксеня, погрызла кончик ручки и быстро зачеркнула эту фразу. По неизвестной
причине истории про алхимика всегда получались нестрашные, Ксеня уже к
середине утрачивала к ним интерес и дописывала до конца только из упрямства.
У нее даже менялся почерк, и буквы становились такими же круглыми и ровными,
как в школьных тетрадях.
Ксеня придумывала страшные истории всю жизнь, сколько себя помнила. Они сами
собой сочинялись у нее в голове, иногда по несколько сразу, и бестолково
копошились там, как щенки в коробке, успокаиваясь только тогда, когда Ксеня
их записывала или рассказывала кому-нибудь. Исписанные тетради она прятала в
комнате между оконными рамами, среди пыльных банок с вареньем и солеными
огурцами. Банки убирались с окна только раз в году, когда Ксенина мама мыла
стекла, но Ксеня каждый раз успевала перепрятать тетрадки. Вымытое окно
примерно на неделю изменяло комнату до неузнаваемости - она становилась шире
и выше, темный вспученный паркет молодел лет на десять и даже как будто
немного выравнивался, а Ксеня, глядя в окно, в очередной раз замечала, что
живет на берегу Москвы-реки. Через неделю окно опять тускнело, и мама,
заметив это, вздыхала и говорила, что от Садового кольца копоти больше, чем
от горящей помойки.
Ксеню в Садовом кольце волновало совсем другое - она никак не могла
смириться с тем, что у него, как ей как-то объяснил папа, нет ни начала, ни
конца. У Ксени было маленькое колечко с желтым камушком, и слева от камушка
было начало колечка, а справа - конец. Ксеня думала, что хорошо бы и на
Садовом кольце установить такой камушек, только большой, или хотя бы просто
какой-нибудь знак, и поставить возле него человека, который объяснял бы
всем, где здесь начало, а где - конец.
Над головой у Ксени забурчали часы. Это были часы бабы Вали, она называла их
<ходики>, и когда-то они звонили, но в последнее время им на это уже не
хватало сил, а может быть, в них кто-то поселился и мешал им звонить. Ксеня
посмотрела на циферблат и подумала, что скоро с работы вернется папа и
обязательно спросит, почему это она целый день просидела дома. Сама Ксеня
считала, что суббота и воскресенье для того и созданы, чтобы не выходить на
улицу, но папа этого мнения не разделял. Ксеня пыталась объяснить ему, что
во дворе нет ничего интересного, что заброшенный дом рядом с магазином давно
снесли и строят какой-то банк, а развалины бомбоубежища (Ксеня была уверена,
что это именно бомбоубежище) закатали в асфальт. Папа пожимал плечами и
говорил: <Ну, возьми велосипед, только на дорогу не выезжай>.
Правда, был еще подвал, на дверях которого иногда не оказывалось замка. Там
было очень холодно, по стенам текла вода, а на потолке висели тусклые голые
лампочки, которые отчего-то покачивались. Как-то Ксеня спустилась туда, а
мальчишки, ждавшие ее наверху, для смеха захлопнули дверь и держали ее.
Ксеня решила искать другой выход (в книжках из пещер всегда было несколько
выходов) и, пройдя по дощатому настилу в глубь подвала, увидела в стене
проем, за которым начиналось огромное темное помещение, размером, наверное,
со всю их квартиру. Там что-то шуршало и хлюпало. Ксеня шагнула туда с
настила и тут же оказалась по щиколотку в ледяной воде. Пришлось срочно
прыгать обратно на настил, но в Ксениной голове уже начала придумываться
история про заполненные водой катакомбы под старыми домами, про целый
подземный город, заселенный маленькими существами, вроде лягушек, которые
сами не знают, как они выглядят, потому что у них там слишком темно. По
ночам они через подвалы выходят на поверхность и залезают в дома, чтобы
найти зеркала и посмотреться в них, но никогда их не находят, а только
шуршат и стучат в темных квартирах, роняют посуду и книжки с полок и иногда
крадут всякие мелкие вещи. Ксеня увлеклась историей и совсем перестала
бояться, а когда мальчишки наконец открыли дверь и спустились в подвал ее
искать, потому что она никак не откликалась, она сидела на досках, выжимала
мокрый носок и сочиняла историю дальше: эти существа когда-то, наверное,
жили в Неглинке, а потом люди на них за что-то рассердились и замуровали
вместе с рекой. Когда она рассказала про жителей подземного города
мальчишкам, они сначала смеялись, а потом вдруг дружно заявили, что никогда
больше не полезут в подвал. А ходить туда одна Ксеня все-таки боялась. Она
записала историю про подземных существ в тетрадку и стала на ночь класть на
стол в кухне маленькое зеркальце, надеясь, что они его там все-таки найдут.
Ксеня решила сказать папе, что она сегодня уже гуляла. Светлана Петровна
весь день сидела в своей комнате и только один раз выходила на кухню, но
затаившуюся между тазом и лыжами Ксеню не заметила. А баба Валя никогда не
выдавала Ксеню, всегда подтверждая то, что она говорила.
Ксеня немножко волновалась за папу. Папа очень не любил эту квартиру и часто
говорил, что ему здесь иногда просто дышать нечем. И еще папа был здесь
единственным мужчиной, не считая попугая Светланы Петровны, который сидел в
своей клетке нахохленный и кашлял, потому что был уже очень старый. А в
другой такой же квартире, на втором этаже, жили одни бабушки и еще одна
молодая женщина, художница. Ксеня иногда ходила к ней смотреть ее картины -
она рисовала в основном церкви и почему-то вид из своего окна, хотя из него
было видно только несколько старых домов, тополя и заводскую трубу вдалеке.
Художница собиралась замуж и должна была скоро уехать, а у всех бабушек
мужья уже умерли. Светлана Петровна развелась со своим мужем, военным, много
лет назад, а баба Валя про своего никогда не рассказывала. Ксеня думала,
что, может быть, именно за ним когда-то приехала черная машина, хотя мама со
Светланой Петровной говорили, что он сам от нее ушел.
<Дом очень не любил мужчин, даже маленьких мальчиков,> - подумав, написала в
тетрадке Ксеня. - <Он или выгонял их, или они умирали, как алхимик, который
нашел эликсир бессмертия, но не успел его выпить.>
Ксеня поморщилась, вычеркнула надоедливого алхимика и на всякий случай
отодвинулась подальше от двери в комнату, где он когда-то жил. Таз, который
она при этом задела, с грохотом упал, и Светлана Петровна недовольно
закричала из своей комнаты:
- Ксюша, это ты? Не шуми!
Ксеня вздрогнула - это были первые за весь день слова, обращенные к ней
лично. Уже начавшая придумываться история начала потихоньку осыпаться и
превращаться в отдельные куски, мостики между которыми вдруг пропали. Заныли
затекшие ноги, и Ксеня внезапно обнаружила, что в ее спину уже давно
впивается какой-то выступ на стене, скрытый под старыми синими обоями. Она
уселась поудобнее и стала старательно рисовать в тетради рожицу, пытаясь
вспомнить, что только что хотела написать.
На лестничной клетке зазвенели ключи, и Ксеня стала слушать, как папа
открывает дверные замки - сначала нижний, потом верхний, потом - бум -
цепочка. Светлана Петровна всегда, когда кто-то уходил, закрывала дверь на
цепочку, все это помнили и сразу звонили, и только Ксенин папа сначала
пытался попасть в квартиру самостоятельно. Ксеня встала и, не дожидаясь
звонка, пошла открывать, стараясь осторожно ставить ноги, в которых уже
забегали иголочки. То ли коридор был такой длинный, то ли Ксеня шла слишком
медленно, но папа успел два раза позвонить, прежде чем Ксеня открыла дверь.
На правой поле папиного темно-серого пальто внизу было пятно от штукатурки,
и Ксеня тут же молча стала его отряхивать. Папа вообще был немножко
бестолковый, и Ксеня, честно говоря, больше любила маму.
- Ну что, заяц, мама нас там уже ждет, поехали, - сказал папа.
Ксеня удивленно на него посмотрела. В папиных очках отражалась освещавшая
прихожую лампочка, и от этого он был немножко похож на интеллигентного
оборотня с горящими желтыми глазами.
- Не поедешь? - папа пожал плечами. - Хорошо, без тебя посмотрим, как в
прошлый раз.
И тут Ксеня вспомнила, что они должны ехать смотреть квартиру. Папа с мамой
уже год собирались переезжать, даже книжки упаковали в картонные коробки с
номерами, и Ксене приходилось подолгу в них рыться, чтобы найти нужную. Но
за весь год им предложили только одну квартиру, они вдвоем ездили ее
смотреть, но маме она не понравилась, потому что рядом оказался какой-то
завод, который сильно дымил. Ксеня тогда долго расспрашивала маму и папу,
какая была квартира и какой завод - большой или маленький, - и что видно из
окон, и далеко ли там до Москвы-реки, и кто в этом доме живет, и как зовут
соседей. Маме это надоело, и она сказала, что в следующий раз Ксеня может
поехать с ними и сама все выяснить.
- Я поеду, - сказала Ксеня и стала надевать куртку.
- Сейчас водички глотну и пойдем, - папа поставил портфель рядом с
дверью, разулся и пошел на кухню.
Ксеня медленно застегнула куртку, сунула ноги в ботинки, постояла немножко,
потом на цыпочках - Светлана Петровна могла услышать стук каблуков и понять,
что она в уличной обуви - подошла к лыжам возле своей двери и достала из-за
них спрятанную тетрадку с заложенной в нее ручкой. Ксеня не знала, как долго
мама с папой будут смотреть квартиру, и решила, что, может быть, ей удастся
за это время еще что-нибудь придумать и написать. Ей очень хотелось дописать
юбилейную тринадцатую историю именно сегодня. Она положила тетрадку в свой
рюкзак, надела его и стала ждать папу.
Когда они вышли на улицу, оказалось, что уже стемнело. Ксеня наморщила нос -
после привычного воздуха в квартире запах улицы всегда сначала казался ей
немножко противным. Возле соседнего подъезда стояла темная, почти невидимая
в сумерках машина с зажженными фарами. Ксеня стала смотреть прямо в них,
стараясь не щуриться.
- Придется на метро ехать, - сказал папа. - Долго довольно, но ничего,
тебе же завтра не рано вставать.
Ксеня удивилась. Ей казалось, что новая квартира, в которой им потом
придется жить, будет где-то здесь, неподалеку, в соседнем дворе или на том
берегу Москвы-реки, и из ее окон, может быть, даже будет видно их прежний
дом. К тому же ей редко приходилось ездить на метро, только в гости к тете,
которая жила далеко от них, за целых восемь станций с одной пересадкой, и
еще летом - до вокзала, чтобы поехать на дачу. Дачу Ксеня не очень любила -
там совсем не придумывались страшные истории, - а у тети было скучно, так
что поездка в метро никогда не предвещала ничего хорошего.
Когда они спустились на станцию, папа долго рассматривал схему, щуря один
глаз, потом сказал: <Ну, минут двадцать семь>, и они сели в поезд.
Папа посадил Ксеню между толстой тетей с сумками, с трудом умещавшейся на
своем месте, и дремлющим дядей в кожаной куртке, а сам встал над ней и,
уцепившись одной рукой за поручень, стал читать книжку. В папиных книжках
все было непонятно - какие-то таблицы, столбики цифр, странные слова и
примеры, как в учебнике по математике, которые совершенно не решались. Папа
работал с компьютерами, и Ксеня им немножко гордилась, потому что сама она
побаивалась компьютеров - никогда не знаешь, что они там себе думают. Один
раз Ксеня была у папы на работе - там в большой комнате на столах было
много-много компьютеров, и за некоторыми из них сидели люди и щелкали
клавиатурой, а другие стояли сами по себе. Ксеня пыталась объяснить папе,
что когда они все ушли на обед, и она осталась сидеть одна в этой комнате,
компьютеры о чем-то говорили между собой, обменивались быстро бегущими по
экранам цифрами, но папа только потрепал ее по голове.
Ехать действительно пришлось долго. Ксеня сидела, сцепив руки на коленях, и
смотрела, как за окном поезда быстро бегут по стенам толстые кабели, то
скрещиваясь, то раздваиваясь, то переходя один в другой, причем совершенно
незаметно. Сначала туннели были довольно широкие, в них горели лампочки, и
иногда за окном мелькала дверь в темной стене. Ксеня всегда думала, что,
может быть, за этими дверьми скрываются длинные подземные ходы, ведущие в
город, где живут те самые существа, которые не знают, как они выглядят.
Бывает, что они выскакивают оттуда на рельсы, и именно поэтому поезда иногда
останавливаются в туннеле - машинисты боятся их раздавить и ждут, пока они
уйдут с дороги. Наверно, машинисты метро - единственные, кто знает, как
все-таки выглядят эти существа, только они никому об этом не рассказывают.
Потом туннели стали другими, узкими и совсем темными. Ксене стало немножко
страшно - если поезд здесь застрянет, они с папой никак не смогут выбраться,
не смогут протиснуться между поездом и стенкой туннеля. Но папа совсем не
волновался, он продолжал читать свою книжку, и Ксеня успокоилась, только
перестала смотреть в окно, а стала разглядывать свои ботинки и сравнивать их
с ботинками соседей. У дремавшего дяди ботинки были очень большие и черные,
а у девушки, которая сменила толстую тетю с сумками, были сапожки на
каблучках, такие узкие, что было непонятно, как она в них влезает...
- Ксеня, нам выходить, - сказал папа и за руку потянул Ксеню с сиденья.
Станцию, на которой они вышли, Ксеня разглядеть не успела, потому что папа
шел очень быстро и тащил ее за собой, приговаривая: <Опаздываем, заяц,
опаздываем...>. Тетрадка болталась в рюкзаке и хлопала Ксеню по спине.
Потом они почти побежали по какой-то улице, очень прямой и плохо освещенной.
Воздух здесь был немножко другой, не такой, как дома, он почти ничем не пах.
Ксеня хотела спросить у папы, как называется эта улица, но тут они свернули
в арку и вошли в очень странный двор. Там почти не было деревьев, только
несколько рядов чахлых саженцев вдоль дорожек, пересекавших ровные
прямоугольные газоны, на которых с лета осталась пожухшая трава. Все было не
так, как дома, и даже трава была другая - мелкая и низкорослая. Асфальт на
дорожке, по которой папа тащил Ксеню, был такой ровный, что она боялась
поскользнуться.
Возле подъезда одного из домов, таких же одинаковых, как газоны и дорожки,
стояли Ксенина мама и еще какая-то женщина. Они стояли под самым фонарем, и
мамин белый плащ как будто светился. Ксене очень нравился этот плащ, в нем
маму можно было узнать издалека, но мама говорила, что нужно купить другой,
потому что этот быстро пачкается.
Мама чмокнула Ксеню в нос, папа стал извиняться, что они опоздали, и все
четверо вошли в подъезд. Ксеня крепко держала папу за руку и оглядывалась по
сторонам. Ей не нравился подъезд, не нравились его ярко-голубые стены,
ровные ступеньки лестницы, и большой лифт с железными кнопками на панели
тоже не понравился. Незнакомая женщина о чем-то говорила с родителями, а на
Ксеню даже ни разу не посмотрела, хотя Ксеня с ней поздоровалась.
Когда они вошли в квартиру, Ксеня слегка оторопела. Там не было ни мебели,
ни крючков на стенах, ни даже коврика в прихожей. Квартира была пустая и
гулкая, как... Ксеня долго думала, но сравнения не нашла. Еще там были очень
низкие потолки, совсем как у тети дома, и с них свисали на проводах голые
яркие лампочки.
Родители и незнакомая женщина ушли в одну из комнат - всего их было две, - а
Ксеня осталась стоять в прихожей. Ей было не по себе. Она осторожно
дотронулась до гладкой холодной стены, пощелкала выключателем, до которого
можно было дотянуться, только встав на цыпочки (дома все выключатели были
расположены совсем низко, как будто специально для Ксени). Было совершенно
непонятно, как здесь можно жить. Ксеню успокаивало только то, что за стеной
были слышны голоса папы и мамы, иначе она, наверное, убежала бы отсюда.
Низкий потолок давил на голову, а от пола и от стен шел холод.
Ксеня прошлась по коридору, прямо в ботинках - здесь не было Светланы
Петровны, и ругаться на нее было некому. Коридор был очень маленький, в нем
бы не уместился даже один Ксенин <Орленок>, не то что целых три велосипеда,
лыжи, таз и старая тумбочка, как дома. Чтобы не было так неуютно, Ксеня
повключала свет везде, даже в ванной и в туалете. В пустую комнату она
заходить не стала.
Постояв немного перед дверью, за которой слышались голоса родителей, Ксеня
села на пол рядом с ней и достала из рюкзака свою тетрадку, попутно с
неудовольствием обнаружив, что у нее, оказывается, клеенчатая обложка, такая
же холодная, как стены и пол. В тетрадке были кривые детские каракули,
снабженные не менее кривыми и непонятно к чему относящимися картинками.
<...он или выгонял их, или они умирали...> - прочитала Ксеня и уставилась на
рожицу, нарисованную рядом с этими словами. Она вдруг поняла, что не знает,
чем продолжить историю, и в голове у нее пусто, как в этой квартире. Ксеня
еще раз прочитала начало этой истории, потом перевернула страницу и
просмотрела предыдущую, двенадцатую. Она никак не могла понять, как она все
это написала, потому что сейчас на ум не приходило ничего, ни единого слова.
Ксеня по привычке полезла в карман за карамелькой, но нащупала только
несколько шуршащих фантиков. Можно было бы попросить еще у бабы Вали, но
баба Валя далеко, и дом далеко, а здесь попросить не у кого, здесь нет
соседей, совсем нет, поэтому так тихо за стенами и на лестничной клетке,
здесь вообще ничего и никого нет, кроме родителей и той женщины, которая
хочет их заставить здесь поселиться...
Ксеня вскочила и начала барабанить кулаками в дверь, за которой были мама и
папа. Дверь распахнулась, Ксеня увидела маму и кинулась к ней:
- Мам, пойдем отсюда, мам, ну пожалуйста, пожалуйста, пойдем!..
Мама наклонилась к Ксене и шепнула ей на ухо:
- Сейчас пойдем, сейчас, не хнычь, ты ведь не маленькая...
- А сколько лет девочке? - спросила незнакомая женщина.
- Одиннадцать, - сказал папа.
- Ну видите, тем более, ей уже пора свою комнату иметь, а вам вряд
ли кто-нибудь еще предложит двухкомнатную за такие деньги...
- Пойдем отсюда, пойдем... - продолжала ныть Ксеня, совершенно забыв
про то, что она уже не маленькая и плакать стыдно.
- Ладно, мы подумаем, - сказала мама.
- Ну смотрите, быстрее решайте, - пожала плечами женщина.
В коридоре мама увидела на полу тетрадку, ручку и рюкзак.
- Уже бардак развела, - укоризненно сказала она Ксене. - Давай
собирай.
Ксеня не двигалась с места, вцепившись в ее руку. Слезы высыхали у нее на
щеках, и кожа потихоньку начинала зудеть.
- О Господи, - вздохнула мама, села на корточки, собрала все сама и вручила
рюкзак Ксене. - Не надо было тебя с собой брать...
Когда они шли к метро, Ксеня внимательно слушала, о чем говорят между собой
родители (незнакомая женщина, к счастью, пошла в другую сторону).
- Не знаю, мне не понравилось... - говорила мама. - От работы
далеко... И район какой-то... Окраина...
- Зато две комнаты, и дешево, - возражал папа.
- Ну ты себе представляешь, во сколько вставать придется?.. И
двор... Я тут Ксеньку в школу побоюсь одну отпускать.
- Но две комнаты...
- ...размером с нашу одну. Не квартира, а конура, к тому же в
новостройке, а сейчас знаешь как строят... Нет, я не согласна. Будем еще
искать.
- Да мы так до пенсии не переедем!..
- Переедем, не волнуйся. Денег, слава Богу, достаточно накопили, и
покупать на них первое попавшееся...
- У тебя все первое попавшееся.
- А тебе что, очень понравилось?
- Ну не знаю, после коммуналки... Хотя ты права, район и правда
плохой...
- Вот видишь.
- И велосипед в коридоре не поместится, - вставила ободренная
Ксеня. - Куда мы его денем?
Родители рассмеялись, и мама, прижав Ксеню к своему белому плащу, сказала:
- Совсем обалдел ребенок... Спать уже пора.
Дома дверь открыла баба Валя - Светлана Петровна на звонок никогда не
выходила. Ксеня, увидев ее, подпрыгнула от радости и кинулась обниматься,
забыв, что перед ней, возможно, всемогущая ведьма или вампир. От бабы Вали
пахло старостью и жареной картошкой.
- Кутенька соскучилась, - удивилась баба Валя. - С ума сойти... Ну как,
понравились хоромы?
- Нет, - сказал папа. - Будем дальше смотреть... Заяц, иди в ванную,
пока не занято, и быстро спать.
Ксеня не стала возражать, хотя ее давно так рано не гнали в постель. Папа и
мама пошли с бабой Валей на кухню - наверное, обсуждать поездку. Светлана
Петровна высунулась из своей комнаты, прислушалась к разговорам и снова
закрыла дверь.
У Ксени никак не получалось заснуть. Она вертелась с боку на бок,
накрывалась одеялом с головой, оставляя только маленькую дырочку, чтобы
можно было дышать, переворачивала подушку прохладной стороной кверху, но
ничего не помогало. За окнами шумели машины, а в коридоре тикали <ходики>, и
все эти звуки казались непривычно громкими.
Ксеня встала, сунула ноги в тапочки, приоткрыла дверь и выскользнула в
коридор. Там никого не было, а с кухни доносились голоса мамы, папы и бабы
Вали. Ксеня подошла к закрытой кухонной двери и стала потихоньку постукивать
по стене, за которой был замурованный чулан. Найдя пустоту, Ксеня прижалась
к стене ухом. Сначала она ничего не услышала, потом раздался какой-то шорох,
и Ксеня поняла, что это дышит Забытый Человек. Она не знала, слышит ли она
это на самом деле или ей только кажется, но почувствовала, что
успокаивается, а в голове у нее начинает сплетаться новая, пока еще смутная
история. Шершавые обои ласково прижимались к ее щеке.
05.11.2003
