...Ну кто её звал?! Все люди - как люди: почитают стрекозу за то, что её длинное большеглазое тельце напоминает жезл, которым мужчина подчиняет себе женщину, пляшут у костра да верят в свою избранность. А эта сидит всё время в сторонке, и кого почитает, чему радуется, во что верит - поди разберись... Правда, иногда песню затянет... - вроде бы по-нашему, а о чём - не понять...
Уж лучше б молчала... певунья...
***
Шаман, как и следует Шаману, слыл мудрецом. Специально в Шаманы его никто не выбирал. Само получилось - после того, как много полнолуний назад он изрёк что-то умное. И хотя с тех пор он не изрекал ничего, кроме глупостей, слава мудрейшего из мудрых так и держалась на нём, как черничное пятно на белой шкуре...
Однажды вечером он сидел возле своего шалаша и курил, разгоняя тяжёлым дымом то ли злых духов, то ли комаров, то ли остатки разума...
"Я хочу летать" - раздался за его спиной голос Певуньи. И Шаман подумал, что теперь даже огненная вода не сможет вернуть ему хорошее настроение... "А больше ты ничего не хочешь?" - спросил он, вставая. И удалился в своё жилище, бормоча что-то на языке, говорить на котором не пристало ни юношам, ни женщинам, ни детям. А Певунья пошла восвояси, унося в душе горькое чувство стыда. Не за себя. Но разве от этого легче?..
***
Воин, как и подобает Воину, считался храбрым и сильным. И хотя о его подвигах все знали только с его же собственных слов, никто не сомневался, что он - ежели будет в том нужда - спасёт, защитит и восстановит справедливость. Мужчины шли к нему за советом, а женщины - за утешением. И он, не скупясь, раздавал и то, и другое.
Однажды вечером он сидел возле своей землянки и точил о камень обожжённую на огне палку, превращая её в дротик...
"Я хочу летать" - раздался за его спиной голос Певуньи. И Воин подумал, что даже огненная вода не может быть такой пьянящей, как осознание своей влиятельности. "Будь послушной - и я тебе разрешу" - пообещал он, вставая. И направился к своему жилищу, поманив её пальцем. Но Певунья не двинулась с места. И в душе её закипела тихая злость. Не на себя. Но разве от этого легче?..
***
...И всё было как раньше: она сидела в сторонке и думала о том, что стрекоза - это просто стрекоза. Со своей душой, своей судьбой и своей любовью. И были в этих думах и радость, и вера, и почитание. А если люди её песен не понимают... что ж - значит не для них эти песни... Вот только на сердце было тревожно - будто забыла она что-то важное, и никак не вспомнит...
***
А потом появился Чужак - неизвестно откуда, как и полагается Чужаку. И кто его звал?! Все люди - как люди: проклянёшь - чахнут, стрелой проткнёшь - умирают. А этот, знай, улыбается: одними глазами - когда посланные на него проклятья падают на головы проклинающих, да одними губами - когда от него
стрелы отскакивают. А как Певунья за свои песни примется - улыбнётся по-человечески, словно домой вернулся... Уж лучше бы хмурился... вражина.
Однажды вечером он сидел возле своего жилища и думал о чём-то, одному ему ведомом...
"Я хочу летать" - раздался за его спиной голос Певуньи. И Чужак понял, что настало время напомнить ей то, что она забыла. "Полетели!" - сказал он вставая. И, подхватив её на руки, поднялся к небу на чёрных крыльях, которые развернулись у него за плечами.
...А когда всем стало ясно, что Чужак и Певунья улетели навсегда, Вождь объявил их изгнанниками.
***
...И все было, как раньше: люди почитали то, что напоминала им стрекоза, плясали у костра и верили в свою избранность.
Только иногда, по вечерам, они украдкой поглядывали на небо - то ли чего-то опасаясь, то ли кого-то ожидая.
