1
Прошло уже несколько дней, а он всё ещё был жив - не в пример множеству
других детёнышей, погибших либо от голода, либо от зубов более крупных
хищников. И это, несомненно, было хорошим знаком! Конечно, не последнюю роль
здесь сыграло простое везение. Однако, было кое-что ещё... Малыш очень
сильно отличался от своих новорождённых собратьев: размером, силой,
стремительностью и... умением защищаться. Правда, это умение он открыл в
себе совершенно случайно, когда чуть не сделался добычей какой-то страшной
рыбины... Загнанный "в угол" и уже потерявший всякую надежду на спасение,
он - неожиданно для самого себя (и, наверное, с перепугу...) - так сверкнул
глазёнками, что вода между ним и его преследователем закипела. Ослеплённый и
ошпаренный противник спешно ретировался, а его несостоявшаяся жертва
осталась на месте - приходить в себя и обдумывать (да-да, именно
обдумывать!) случившееся.
...Вскоре он уже вовсю использовал свой дар - причём не только для защиты,
но и для нападения. Оглушённые таким способом рыбёшки, головастики и водяные
жуки становились лёгкой добычей. Но именно это едва не погубило его.
Однажды, упоённый и опьянённый своим могуществом, он убил такое количество
придонной "копошни", какого слихвой хватило бы на целый выводок ему
подобных. А потом - когда, уставший и отрезвевший, он смотрел на лежащие
перед ним обваренные и разорванные тельца - откуда-то из глубины его
сознания пришла мысль, что это неправильно. Плохо. Что убивать, наверное,
можно лишь тех, кто собирается тебя съесть. Или тех, кого собираешься
съесть ты. Вся эта безобидная мелюзга, конечно же, и думать не думала о том,
чтобы съесть его - такого могучего и быстрого... - значит...
Стало так стыдно, что даже заныло... там, где у его маленьких сородичей
находились зачатки крыльев... И тогда - чтобы хоть как-то оправдать
свою невольную кровожадность - он начал поедать мёртвую плоть... через
силу... через "не хочу!"... через "не могу!!!"...
Иногда он отдыхал... чтобы снова вернуться к своему омерзительному
противоестественному пиршеству...
Когда же всё было кончено, детёныш "затащил" своё раздувшееся, переставшее
быть послушным, тело под ближайшую корягу... И - совсем больной и разбитый -
лежал там долго-долго, время от времени вяло "отстреливаясь" от раков и
рыб, пытавшихся до него добраться...
Но его... природная ли, или какая-то другая... сила помогла ему справиться с
последствиями этой "искупительной трапезы". И, в конце концов, ему снова
захотелось есть. Однако воспоминания о мертвечине были ещё так свежи и...
отвратительны, что он опять почувствовал дурноту... Тем не менее, жизнь
брала своё. И он - чтобы, для начала, хотя бы обмануть голод -
подхватил с илистого дна комочек грунта и растёр его своими крепкими
челюстями. Как ни странно, у него возникло желание проглотить эту
массу... и взять ещё. И ещё. И ещё...
Оказалось, что состав и вкус пищи не имеют для него никакого значения. Важен
был лишь сам факт насыщения. Поэтому - помня о жестоком уроке, который
преподала ему жизнь - он больше не охотился, а прекрасно обходился всем тем,
что в изобилии лежало на дне озера. Точней - всем тем, что было самим дном.
И рос при этом ничуть не хуже своих "братьев и сестёр". И даже гораздо
лучше. Более того! Он настолько превзошёл их во всём, и стал настолько иным
внешне, что любому было бы ясно: если это, и в самом деле, детёныш
стрекозы - то стрекозы совершенно невиданной, необыкновенной!..
2
...Между тем жизнь в прибрежном лесу шла своим чередом. Кай уходил рано
утром, когда Стэн и Зэв ещё спали. И возвращался после полудня, принося
с собой съестное - рыбу, дичь, грибы, ягоды, орехи... Готовил ужин,
подправлял шалаш, чинил одежду и обувь, когда это было нужно, и полировал
робота. А вечером - буквально до посинения плескался в Озере. Он выглядел
вполне счастливым, и его спутникам казалось, что он не собирается ничего
менять в их жизни. Им это не нравилось, но роптать они не смели.
Однако вскоре отлучки Кая стали более долгими, а приносимая им добыча -
более разнообразной. Помимо скромных даров природы "на столе" у друзей
появились овощи, хлеб, творог, яйца, чай. И даже конфеты и печенье. А по
ночам они теперь укрывались хоть и далеко не новыми, но зато самыми
настоящими шерстяными пледами!
("- Кай, откуда вся эта роскошь?!
- Познакомился с местными жителями. В паре километров отсюда есть
небольшая деревенька. Полупустая. Старички да старушки. Очень славные и
дружелюбные. Я им помогаю всем, чем могу, а они, в благодарность, делятся со
мной тем, что имеют.")
***
Но время шло, и уютные пледы всё меньше и меньше защищали от холода: осень
медленно, но верно вступала в свои права... И однажды Кай, без лишних слов,
объявил своим подопечным, что "сегодня" они переселяются в деревню.
3
...Сборы были не долгими, а путь - не очень-то и дальним. Да и деревушка
оказалась не настолько жалкой, как представляли (точней - боялись себе
представить!) спутники Кая. Вот только идти по единственной улочке им было
не совсем приятно: слишком уж внимательно рассматривали их дедушки и
бабушки, выбравшиеся из всех жилых домишек. Но Кая (который нёс за плечами
робота "7-90", замаскированного под узел со скарбом) это внимание
совершенно не смущало: он уверенно шёл вперёд, обмениваясь
непринуждённо-почтительными приветствиями с местными обитателями.
...Наконец они остановились около старого, но - по всей видимости - совсем
недавно починенного заборчика.
Кай привычным жестом толкнул калитку: "Вот мы и дома!"
4
Очевидно, всё это время Кай не только любовался красотами природы и помогал
старичкам: маленькая "избушка" была хорошо отремонтирована и заботливо
обставлена (всем тем, что сердобольные бабушки смогли предложить
"паренёчку", который покорил их "непьющестью, работящестью и
уважительностью"). Кроме предметов первой необходимости там были даже
телевизор и радиоприёмник - допотопные, но, худо-бедно, действующие...
5
...Осень прошла быстро, а зима выдалась, как и положено в тех краях, ранней
и суровой. Кай сумел устроиться на какую-то немудрящую работу, и теперь сам
обеспечивал своё "семейство". (Однако помогать старичкам и старушкам
не перестал. Тем более, что их общество доставляло ему огромное
удовольствие: чувствовать их признательность, слушать бесконечные рассказы,
в которых личные воспоминания переплетались с легендами... всё это,
казалось, добавляло ему сил и энергии. Но больше всего он любил их песни -
старинные, на непривычно протяжном языке, который и при простом-то разговоре
звучал, как музыка. Вскоре Кай уже и сам мог напевать эти песни. И даже
начал понимать исконное наречие, которое, в сущности, только в песнях
по-настоящему и сохранилось.)
***
Тем временем его спутники оставались на хозяйстве. Считалось, что Стэн
выполняет мужские обязанности, а Зэв - женские. Но на деле они просто
слонялись по дому и по двору, роняя всё из рук - как в прямом, так и
в переносном смысле. А робот, постоянно сидя в четырёх стенах (подальше
от посторонних глаз), и вовсе "свихнулся от любви"... И лишь с возвращением
Кая жизнь входила в нормальное русло. Он быстро справлялся с тем, что
оказалось не по плечу его друзьям. Причём создавалось такое впечатление, что
его это нисколько не тяготит и не сердит.
А ближе к ночи - каким бы трудным ни выдался день - он неизменно уходил к
Лексозеру. Даже сейчас, когда оно было сковано льдом и засыпано снегом -
так, что напоминало простую белую равнину с разбросанными по ней валунами
и островками леса - он всем своим существом ощущал и впитывал мощную
живительную силу этого удивительного места...
6
...Наконец наступила весна. Постепенно становилось всё теплей и теплей. И
однажды Стэнли Твидл - апатичный и уставший от зимы и бездействия -
обнаружил себя сидящим на солнечном крыльце и пытающимся "поймать" по радио
хоть что-нибудь внятное.
...Внезапно сквозь эфирную разноголосицу, обсуждающую всякие непонятные ему
вопросы, сквозь музыкальную какофонию, бестолковую, но будоражащую - словно
цветок сквозь асфальт - пробился нежный девичий (почти детский) голос... Из
архивов какого-то радио... какая-то Лина. Она пела странную - мелодичную,
немного монотонную - и завораживающую песню, аккомпанируя себе на гитаре
(Стэн несколько раз видел по телевизору этот инструмент и научился узнавать
его звук).
Сперва он хотел переключить канал, но что-то его удержало. Бывший капитан
Лексса прислушался к словам песни:
Удивительный сон мне приснился, друзья:
Будто лётчик, в песках затерявшийся, - я.
Словно море пустыня, а я - посреди.
И не бьётся мотор в самолётной груди.
Но когда я совсем обессилел и сник,
Добрый Маленький Принц предо мною возник.
Я барашков ему, не шутя, рисовал
И о медленной смерти своей забывал.
А когда я поломку в моторе нашёл,
Он простился со мной и бесследно... ушёл.
Я вернулся домой и, как мог, жил да был,
Но о встрече в песках ни на миг не забыл.
И не раз по ночам сон мне снился, друзья:
Грустный Маленький Принц - это, будто бы, я.
Во Вселенной я видел немало планет
И столкнулся везде с суетою сует.
Я встречал Королей, Мудрецов и Подлиз,
Но меня приручил замечательный Лис.
С каждым днём он всё ближе ко мне подходил,
Утешал мою грусть и тихонько грустил.
Он всё знал наперёд - обо мне, о себе, -
И со мной говорил о любви и судьбе.
Кто мудрее его? Он меня научил
Быть в ответе за всех, кого я приручил.
И с тех пор очень часто мне снилось, друзья,
Что задумчивый Лис - это, в сущности, я.
На огромной Земле пожелтела трава,
И с деревьев давно облетела листва.
Я подумал однажды совсем не о том,
Как следы половчей заметают хвостом,
Не о том, что зима наступает уже:
Я подумал о лисьей нерыжей душе.
Я завыл от тоски и печали, но вдруг
Мне представилась нежность заботливых рук.
Чем я жил до сих пор? - обхитрить, припугнуть.
А хотелось бы в щёку кого-то лизнуть
И, доверясь, уснуть, как не спал целый век,
И увидеть во сне, будто я - Человек.
Круг замкнулся. Не здесь ли секрет бытия?
Но об этом, увы, знает только Змея.
Стэну казалось, что далёкая незнакомка поёт о нём самом - неприкаянном
страннике, мечтающем о любви, тепле и ласке.
Горьким воспоминанием, сдавившим сердце, промелькнула перед его внутренним
взором вероломная красавица, ради которой он, однажды, чуть не отдал всё,
что у него было - включая и себя самого...
Стэнли совсем загрустил. Появилось чувство стыда за никчемность своего
существования. В самом деле, ну что мешает ему начать всё сначала?! Но ведь
он не молод, и менять что-либо уже поздно. Или не поздно?..
Между тем песня стихла, но Стэн продолжал слышать её отголоски в своей душе.
И на фоне этих отголосков забрезжила идея, обещающая перерасти в решение...
***
- Кай, слушай... мы тут с Зэв подумали... Знаешь, наверное, хватит нам
сидеть у тебя на шее. Да и вообще... Мне здесь, по правде говоря, не
нравится. И ей тоже. Что если мы попробуем уехать отсюда, а? Начнём новую
жизнь... ну, то есть, если получится. А если не получится, то мы больше не
будем испытывать судьбу: вернёмся к тебе в эту деревушку и постараемся быть
счастливыми. Нет-нет! "7-90" мы брать не будем! Зэв, прости, но так надо!
Робот - да ещё такой болтливый - будет привлекать к нам ненужное внимание. А
зачем нам лишние проблемы? Их ведь и так будет предостаточно... Но кто
знает - может быть, на
этот раз нам, всё-таки, повезёт?..
7
..."7-90", "прорыдав" несколько дней, попросил Кая считать его мёртвым - и
отключился. Каю не составило бы особого труда включить и перепрограммировать
робота. Но он, как никто другой, знал цену жизни и смерти. И - как никто
другой - чтил право каждого как на одно, так и на другое.
Поэтому он просто отнёс "7-90" в чулан и оставил там до тех пор, пока
"мертвецу" ни вздумается "воскреснуть". А сам зажил размеренной жизнью,
которую вполне можно было бы назвать спокойной - если бы не постоянные мысли
о Стэне и Зэв.
...Однако - много месяцев спустя - Кай узнал, что им, похоже, действительно
повезло. Во всяком случае, сами они считали именно так.
***
...Благодаря "растительности", недавно отпущенной на лице, и добротному
костюму, сменившему мешковатый комбинезон, Стэнли напоминал Каю одного
знакомого (ещё по прежним временам) поэта, чья консервативная манера
одеваться резко контрастировала как с его трагически-романтическими стихами,
так и с его же вызывающе-циничным поведением. Для довершения внешнего
сходства не хватало только белого шёлкового шарфа, накинутого на шею,
и цветка, приколотого к лацкану пиджака... да ещё умения носить всё это
великолепие с изящной небрежностью.
Тем не менее, бывший горе-капитан был вполне доволен собой и своей
новой жизнью ("работаю на свёкра нашей Зэвочки, он думает, что я - её
дядя").
Но, всё же, настоящего разговора так и не получилось. А количество
привезённой Твидлом водки уменьшилось лишь настолько, сколько он сам успел
выпить, прежде чем понял, что Кай не собирается составлять ему компанию...
Когда Стэн уехал, Кай, с брезгливой аккуратностью перелив едко пахнущую
жидкость из своего нетронутого стакана в початую бутылку, вынес водку из
дома и выбросил её в нужник. Он видел людей, которых этот "напиток" лишил
разума и человеческого облика. И ему совсем не хотелось им уподобляться...
***
...Недели через три приехала Зэв в сопровождении своего мужа, чтобы "забрать
из ремонта" "7-90", которого - при её теперешнем положении - можно было
выдавать за дорогую игрушку.
Кай не сразу узнал в посетительнице свою прежнюю спутницу. Её волосы были
окрашены в огненно-рыжий цвет. И черты как-то изменились: глаза стали
больше, а губы - полней. Да и одета она была совсем "не так": вместо
привычного простенького платьица - откровенный ярко-оранжевый наряд...
На вопрос о том, что стало с её лицом, она, посмотрев сквозь Кая взглядом,
полным неподдельной нежности, ответила: "Пластика... Подарок. К свадьбе".
"Тебе или ему?" - хотел спросить Кай... Но не спросил.
...Войти в дом - и даже во двор - Зэв отказалась. Так они и стояли возле
калитки, тщетно пытаясь нащупать ниточку хоть какой-нибудь беседы и
начиная заметно тяготиться обществом друг друга...
На помощь им обоим, невольно, пришёл молодой супруг, всё это время
остававшийся около машины: в очередной раз взглянув на часы, он окликнул
жену - капризно и несколько жеманно, отчего её имя прозвучало как "Ксэф".
И бывшая космическая скиталица торопливо - и с явным облегчением -
попрощалась.
***
...Глядя вслед машине, увозящей новоиспечённую "Ксэф" и "ожившего" робота,
Кай понял, что лишь теперь чувствует себя по-настоящему свободным.
